Приятного прочтения.

СЛОВО АЛЬБЕРТА РИСА ВИЛЬЯМСА

Он нарушил восьмое правило! — раздается чей-то голос. Вожатый поддерживает поборника правил и ци­тирует:

—                  Пионер, держащий руки в карманах, не может быть всегда готов...

В заключение сбора — политическая викторина...

У Вильямса в описании окрестностей Диканьки есть и такое место: «...Я был у огромного дуба, где Мазепа ска­зал о своей любви Марии...»

Кобеляцкий вспоминает, как они беседовали с Виль-ямсом около этого самого дуба.

—            Я рассказал ему, что во времена борьбы с деникин­щиной в этом лесу базировался наш партизанский отряд.В. затишье между боями хлопцы задались целью опреде­лить диаметр лесного великана.

Встали мы в обхват несколько человек и стали мерить вершками.  Очень понравился этот рассказ писателю...

Из Москвы Альберт Рис Вильяме прислал в Диканьку два экземпляра книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». Один — Наталье Андреевне Саган, бывше­му комиссару Красной Армии, другой — Я. М. Кобе-ляцкому.

Желание разузнать подробности о пребывании Альбер-

170

та Риса Вильямса в Диканьке привело меня к Люоови Да­ниловне Сохань. Бывшая преподавательница русского язы­ка в дикаиьской школе, проработавшая в ней 28 лет, вни­мательно рассматривает фотоснимок.

— Постойте-постойте — это же Алексей Иванович Дег-тярь. Наш педагог, заведывавший школой. Это бьиггалант-ливый литератор, один из переводчиков книги «Хижина дяди  Тома».   И чумарка его  (теплое пальто украинского

покроя.— Ю. Ю.).

Затем Любовь Даниловна узнает и других, изображен­ных на снимке вместе с Випьямсом,—Ефима ИвановичаВоронянского, Мартына Мусиевича Жевноватых, ЗинаидуГригорьевну Кишек, Серафиму Дмитриевну Лютую. Нахо­дит и себя.

_ А  вот  и  я  в уголочке. Какая молодая! Мне тогда двадцать три было. Из учеников узнает Любу Воронянскую и Laniy овягоиьского.

—            Мы тогда подружились с американским писателем. Повела я как-то учеников в лес на экскурсию,— вспомина­ет она — Стали возвращаться назад. Видим, идет компа­ния _ человек семь. Самый большой из них, крупный, гро­мадина, расставил руки и загородил детям дорогу. Он стал им что-то говорить. Ни я не пойму, ни дети, и они сталижаться ко мне, забоялись.

Подошел переводчик.

—            Альберт Рис Вильяме хочет сфотографироваться с ребятами,— говорит. Мы сфотографировались.

Школа переходила на новые, советские методы обу­чая Вильяме стал бывать у нас чуть ли не каждый день. И в учительской, и в коридорах^Мы его уже не стеснялись, он умел никому не мешать в работе.

У не казалось, что он наблюдал жизнь наших школьни­ков. Помнится, говорил: «Все советские дети имеют де-т-стро, а у детей американских бедняков детства нет».

...Вильяме — красный кум в Диканьке! Этой своей по­четной миссией он особо гордился. Вспоминал, как в один прекрасный вечер, облаченный в украинский костюм, явился на октябрины в сельский клуб и стал «восприемни­ком» двух новорожденных.

Отец мальчика Мефодий Мусиевич Гарус пришел к заведующему школой просить совета:

—                  Я хочу назвать сына Энгельсом. Как, по-вашему?

—                  Почему не Фридрихом? Ведь Энгельса звали Фридрих.

—                  Я знаю. Но я хочу Энгельсом.

Так сын Мефодия Гаруса стал Энгельсом.

Не менее оригинально было имя, выбранное для девоч­ки,— ее родители пожелали назвать Коминтерной.

В Диканьке еще помнят, как на октябринах Вильяме вышел  на  сцену клуба и поклонился людям:

—            Я,— говорит,— кум. Все зааплодировали.